Поэма «Мёртвые души» - это подробный обзор особенностей и парадоксов российского общества, в котором автор утрирует и выставляет на показ пороки и пагубные привычки помещиков и чиновников первой половины XIX века. В название произведения Николай Васильевич заложил «двойной» смысл: говоря о мёртвых душах, он имел в виду не столько погибших по факту и существовавших по документам крепостных, но живых героев - помещиков пустых, продажных, никчёмных людишек.
События, свидетелем которых становится читатель поэмы, происходят в XIX веке. Чиновник в отставке Павел Иванович Чичиков приезжает в провинциальный городок, чтобы хитростью скупить «мёртвые души» крепостных у здешних помещиков. Чичиков мошенник, он собирается провернуть хитроумную аферу за счёт душ, существующих только на бумаге. Прежде всего, аферист располагает к себе местную аристократию: он умел вовремя польстить и со всеми был обходителен, обладал при этом приятной внешностью и умел поддержать беседу на любую тему. Затем проныра наносит визиты помещикам: Собакевичу, Плюшкину, Коробочке, Манилову и Ноздрёву.
У каждого из них, кроме подозрительного Ноздрёва, мошеннику удаётся купить документы на умерших крестьян. Чиновники дают добро на сделку, но неожиданно помещица Коробочка выдаёт Чичикова, рассказав о сделке с ним своей знакомой. По городу прокатывается волна сплетен и негодования - очаровательный приезжий-то аферист! Переволновавшись, умирает прокурор. Сам Чичиков, простудившись, три дня не появляется в свете. О том, что его раскусили, Чичикову рассказывает Ноздрёв. Мошенник скоропостижно собирает вещи и покидает гостиницу, в которой остановился. На выезде из города ему встречается похоронная процессия: горожане прощаются с прокурором. Чичикова никто не пытается остановить, и он скрывается в неизвестном направлении.
О чём рассказывают «Мёртвые души» поможет разобраться их краткое содержание. Однако в сокращении возможно лишь проследить сюжет поэмы и невозможно оценить мощь этого великого произведения литературы, которое погружает в себя с первых строк и до последней главы.
Бывший чиновник, ныне в отставке, Павел Иванович Чичиков задумал подзаработать нечестным путём, для исполнения задуманного плана ему необходимо насобирать мёртвые души, то есть документы на крепостных, которых уже нет в живых. Чичиков мгновенно очаровывает всю провинциальную аристократию, его принимают за уважаемого и приятного человека. На званом вечере у главы города господина Чичикова знакомят с помещиками Собакевичем и Маниловым. На приёме у почтмейстера мошенник заводит знакомство с помещиком Ноздрёвым.
Через неделю пребывания в городе N. Чичиков посещает деревню помещика Манилова. Доверчивый Манилов дарит Чичикову ненужные (мёртвые) души безвозмездно.
Чичиков, направляясь к Собакевичу, заблудился и попросился на постой к помещице Коробочке. Утром он с большим трудом уговаривает боязливую старуху уступить ему её мёртвые души.
Покинув недоверчивую Коробочку, Чичиков останавливается в небольшом трактире, чтобы перекусить. Сюда же приходит Ноздрёв и его зять Мижуев. Ноздрёв зазывает Чичикова в гости. В его имении аферист тоже пытается купить мёртвые души, но буйный и вредный Ноздрёв отказывает ему. Господа сильно ссорятся, чуть ли не до драки. Чичиков буквально убегает из имения Ноздрёва.
Выезжая от Ноздрёва в деревню Собакевича, Чичиков сталкивается своей бричкой с каретой неизвестных ему дам. Он замечает среди них миловидную блондиночку, а позже выяснится, что это была дочь губернатора. В имении Собакевича Чичиков долго уговаривает помещика продать ему мёртвые души, и тот соглашается.
Выясняется, что у жадного Плюшкина много мёртвых душ. Крестьяне мрут и бегут от скупого помещика. Плюшкин продаёт гостю умершие души и тот отправляется назад в город.
Утром следующего дня Чичиков спешит оформить необходимые документы. По пути ему попадается Манилов, в палате они встречают Собакевича. Знакомства помогают мошеннику быстро подписать бумаги, затем он и чиновники отправляются к почтмейстеру отметить удачную сделку. После празднования Чичиков уезжает в гостиницу.
Город N гудит, обсуждая «богача» Чичикова, купившего за раз столько крестьян. Никто не в курсе, что приобретённые им души мертвы. Аферист является на приём к губернатору. Там он вновь видит его дочь, с которой случайно пересёкся в главе V. Чичиков пытается ухаживать за девущкой, но она не заинтересована в его внимании. Неожиданно среди гостей появляется Ноздрёв и начинает рассказывать о покупке
Чичиковым мёртвых душ. Его слова принимают за пьяный бред. Чичиков пугается и покидает бал. Вскоре в город прибывает Коробочка, которая делится со своей знакомой историей о продаже мёртвых душ приезжему Чичикову.
Весь город узнаёт правду о сделках Чичикова. Чиновники боятся наказания за помощь в осуществлении аферы и решают оставить всё в тайне. Губернатор получает известие, что в его краях скрывается беглый преступник. Все подозрения падают на Чичикова. Чиновники срочно собираются у полицмейстера.
Пока «герой» сплетен болеет и не может покинуть гостиницу, чиновники активно обсуждают его биографию. Кто же такой этот странный гость города? Почтмейстер говорит о том, что, возможно, он - капитан Копейкин и делится историей об этом герое. На нервной почве умирает прокурор. Чичикову становится лучше, он, не зная о городских пересудах, едет к губернатору, но его не впускают. Остальные чиновники тоже ведут себя с ним крайне подозрительно. Чичиков находится в недоумении, пока к нему в номер не приходит Ноздрёв. Он рассказывает мошеннику, что по всему городу ходят нехорошие слухи о его незаконных сделках. Чичиков спешит собрать вещи, чтобы как можно скорее покинуть город N.
На следующее утро Чичиков покидает гостиницу. По пути из города он пересекается с похоронной процессией. Горожане провожают в последний путь прокурора. Чичикова никто не пытается задержать. В конце поэмы автор повествует о детстве и воспитании главного героя, поясняя, как тому пришла в голову идея покупки мёртвых крепостных.
Всё повествование в поэме построено на подробном разборе образов чиновников на Руси и непростой жизни крестьянства. Из характеристик главных персонажей произведения складывается образ России XIX века.
Главного героя, Павла Ивановича Чичикова , поэмы можно смело назвать представителем зарождающегося на Руси класса предпринимателей. Образ его многогранен, он качественно выделяется на фоне других персонажей своей деятельностью и активностью. Для всех он загадка - даже внешность Чичикова о нём мало говорит. И не красив и не уродлив, и не стар и не слишком молод…
Нелегко понять и внутренний мир героя Гоголя. Он многолик, подстраивается под любого собеседника, что позволяет ему без особых усилий втереться в доверие к местным чиновникам и помещикам и моментально занять нужное ему положение в незнакомом обществе. Ещё с юных лет Чичиков научился получать выгоду с тех людей, которые побогаче его самого. Отец объяснил герою, что к деньгам нужно относиться очень бережно и ценить каждую копейку - эта вещь надёжнее всего. Чичиков с ранних лет уяснил, что именно деньги прокладывают путь ко всему желанному и необходимому в жизни.
Всю свою карьеру герой зарабатывал денежные средства не честными путями. Активно пользуясь своими качествами: очаровательным обманом, возможностью при исполнении брать взятки и откаты, способностью умом продумывать всевозможные махинации. Любыми способами герой шёл к личному обогащению, игнорируя нормы морали и нравственности.
Образом господина Гоголь охарактеризовал целый класс «сентиментальных» помещиков, которым свойственны мечтательность и отсутствие деятельности. Такого рода помещики не следят за хозяйством и ничем полезным не заняты. Манилов обходителен, добр и в общении достаточно приятный человек. Но он глуп, пуст и бездарен.
Настасья Петровна Коробочка разительно отличается от Манилова. Она замечательная хозяйка и в её поместье царит идеальный порядок. Но на этом «хорошее» в помещице заканчивается. Коробочка не развита духовно и не стремится к этому. Всё что ей волнует - быт и двор, на которых свет сошёлся клином. Гоголь с помощью характеристики этой героини раскрывает читателю целый «вид» ограниченных и безперспективных людей.
Гоголь причисляет к помещикам, в которых нет серьёзности. Этот герой отличается энергичностью, но его энергия направлена на сиюминутные удовольствия, а не на развитие хозяйства. Ноздрёв игрок и пьяница, легкомысленный балагур с праздным отношением к жизни.
Образ Михаила Семёновича Собакевича Гоголь ассоциирует с русским медведем. Он степенен, неповоротлив и силён. В нём видится что-то от дикого зверя. Он ценит не эстетику окружающего мира, а его надёжность. За этой грубой силой - суровый
характер, ум и хитрость. Собакевич изворотливый помещик, который готов грядущим на Руси переменам и реформам.
представляет в поэме самый необычный и интересный тип помещика. Это скупой старик, жадность которого распространяется не только на крепостных, но и на себя самого. Чрезмерная экономия сделала из помещика бедняка. Скупость и зацикленность на сохранении несуществующего добра не позволяют ему обрести главное в жизни - семью.
Николай Васильевич Гоголь посвятил работе над поэмой «Мёртвые души» значительную часть своей писательской жизни. Он не раз переделывал и переписывал свой труд. Сначала поэма была задумана как юмористическое чтиво, но в процессе создания автор сосредоточился на серьёзных проблемах российского общества и полностью изменил концепцию произведения.
Гоголь планировал написать три части «Мёртвых душ». Первая должна была обличить пороки крепостного общества, вторая - подарить героям поэмы возможность искупления и роста, третья - описать будущее России. Но закончил Гоголь лишь первый том, который вышел в печатном варианте в 1842 году. До самой смерти автор трудился над следующей частью, но сжёг почти готовую рукопись. Третий том и вовсе не был написан. Причиной послужила смерть автора… Или, может, то, что Николай Васильевич так и не смог определиться, что же ждёт Россию в будущем.
Действие происходит в губернском городе NN, куда приезжает коллежский советник Павел Иванович Чичиков. Это человек средних лет, средней комплекции и приятной внешности. Вместе с ним прибыли его слуги – лакей Петрушка и кучер Селифан. Время описываемых событий – спустя несколько лет после войны 1812 года.
Чичиков поселяется в гостинице, обедает в трактире и опрашивает там слугу об окрестных помещиках. Его также интересует, не случалось ли в этих местах какой-нибудь эпидемии, от которой умерло много людей. Цель Чичикова – покупка мертвых крестьянских душ.
На следующий день чиновник наносит визиты важным лицам. На вечеринке у губернатора он знакомится с помещиками Маниловым и Собакевичем, которые приглашают Чичикова в свои имения. А у полицмейстера Павел Иванович заводит знакомство с еще одним помещиком – Ноздревым. Городское общество от Чичикова в восторге.
Павел Иванович в сопровождении Петрушки и Селифана выезжает из города в гости к Манилову и Собакевичу. Первой на его пути лежит деревня Маниловка, хозяин которой встречает Чичикова с огромной радостью.
Гоголь характеризует Манилова как человека бесхарактерного – «ни то, ни се», а в общении еще и «приторного». Манилов постоянно рассказывает о своих несбыточных и ненужных идеях. Хозяин он скверный, как и его жена. Ни домом, ни полями никто здесь не занимается. Слуги без хозяйского глаза воруют, бездельничают и пьянствуют.
После обеда Чичиков разъясняет Манилову причину своего приезда: он хочет купить крестьян, которые числятся еще как живые, но уже умерли. Хозяин не понимает, зачем это нужно гостью. Но, желая сделать приятное, соглашается. Для регистрации купчей они договариваются встретиться в городе. После отъезда Чичикова Манилов долго пребывает в недоумении.
По пути к Собакевичу герой попадает под ливень и сбивается с дороги. Искатель мертвых душ вынужден заночевать в первом попавшемся месте, которым оказывается имение помещицы Коробочки.
Утром Чичиков осматривает поместье и отмечает основательность и хозяйственность во всем. Пожилая вдова Настасья Петровна Коробочка была женщиной непонятливой и в разговоре совершенно невозможной. Лишь после долгих разъяснений Чичикову удается купить мертвые души у помещицы. Правда, пришлось за это пообещать приобрести у Коробочки сало и перья. Настасья Петровна долго сомневается: не продешевила ли она в этой сделке?
Чичиков заезжает в трактир, где знакомится с Ноздревым, а затем принимает приглашение помещика посетить его деревню. Ноздрев, по словам Гоголя, был человеком историческим, потому что постоянно попадал в различные истории. Он – неисправимый болтун, лгун, сплетник, кутила, лихач и хвастун. Ноздрев любит карты и прочие азартные игры. За столом постоянно жульничает и часто бывает за это бит, но остается со всеми в приятельских отношениях.
Чичиков излагает Ноздреву свою просьбу о мертвых душах. Хозяин продавать крестьян не хочет, но предлагает сыграть на них в карты или обменять. Разругавшись с Ноздревым, Павел Иванович отправляется спать. Но утром хозяин вновь предлагает сыграть на мертвые души, теперь – в шашки. Во время игры Ноздрев откровенно жульничает. Разгорается скандал, переходящий в драку. Неожиданно появляется капитан-исправник с сообщением о судовом иске против Ноздрева. Его визит спасает Чичикова от побоев. Ни минуты не задерживаясь, Павел Иванович бросается вон и велит кучеру гнать во весь опор.
По дороге бричка Чичикова сталкивается с экипажем, в котором едут пожилая дама и прелестная девушка. Всю дорогу до имения Собакевича Павел Иванович предается мечтаниям о красивой незнакомке.
Собакевич – хозяин основательный. Сам крупный и неуклюжий как медведь, он окружает себя такими же крепкими и прочными вещами. Павел Иванович излагает свое дело, Собакевич отчаянно торгуется, но в итоге сделка все же заключена. Стороны договариваются оформить все в городе. В разговоре с Собакевичем Чичиков узнает о помещике Плюшкине, у которого крепостные «мрут как мухи». Павел Иванович отправляется со своим предложением к новому владельцу.
Деревня Плюшкина вызывает удручающее впечатление: везде царят запустение и разруха. На подворье совершенно одряхлевшего господского дома Чичиков встречает странное существо непонятного пола. Павел Иванович поначалу принимает его за ключницу, но выясняется, что это и есть хозяин дома – Плюшкин. Чичиков потрясен нищенским видом старика. Имея огромное поместье, колоссальные запасы провизии и разного добра, Плюшкин ежедневно ходит по деревне и собирает различные мелочи: веревочки, перышки и т. п. Все это он складывает в своей комнате.
Чичиков легко сторговал у скупердяя 120 мертвых душ и еще 70 беглых. Отказавшись от угощения, которое давно превратилось в нечто окаменелое, счастливый Павел Иванович возвращается в гостиницу.
На следующий день, как и было условлено, герой встречается с Собакевичем и Маниловым для оформления сделки. Заключили купчую и на крестьян Плюшкина. Сделку стали отмечать, произносить много тостов. Не забыли выпить и за будущую жену новоявленного помещика. Чичиков поделился своими планами вывезти купленных крестьян в Херсонскую губернию.
Слух о покупках Чичикова быстро распространяется по городу, все называют героя «миллионщиком». Начинается большой ажиотаж среди дам. Павлу Ивановичу приходит даже анонимное любовное послание, а еще приглашение к губернатору на бал.
Чичиков в великолепном настроении. На балу его окружают дамы, среди которых Павел Иванович пытается угадать ту, что прислала письмо. Выясняется, что юная особа, пленившая его воображение, дочь губернатора. Чичиков потрясен неожиданной встречей и пренебрегает другими дамами, чем вызывает их недовольство. В довершение неприятностей является Ноздрев и рассказывает как Чичиков торговал у него мертвые души. И хоть Ноздреву давно никто не верит, Павел Иванович начинает волноваться, он покидает бал в смятении. В это время в город приезжает помещица Коробочка. Она собирается выяснить: почем нынче мертвые души.
Утром по городу ползут слухи, что Чичиков с помощью Ноздрева хочет похитить губернаторскую дочь. Сплетни доходят до губернаторши, и та учиняет дочери строгий допрос. Чичикова велено не пускать на порог. Общество озадачено вопросом: так кто же такой Павел Иванович? Чтобы все понять и обсудить, городская элита собирается у полицмейстера.
Здесь чиновники долго обсуждают Чичикова и связанные с ним странности. Почтмейстер рассказывает о капитане Копейкине, предполагая, что это и есть Павел Иванович.
Во время войны 1812 года капитан Копейкин потерял руку и ногу. Он обратился в Петербург с просьбой о назначении пенсиона. Пока чиновники затягивали дело, у Копейкина закончились деньги. В отчаянии капитан решил захватить министерство, но его поймали и выдворили из города. Спустя два месяца в лесах стала промышлять разбойничья шайка во главе с Копейкиным.
Выслушав повесть, общество запротестовало: Копейкин был инвалид, а у Чичикова руки и ноги целы. Решено было послать за Ноздревым и хорошенько его расспросить. Ноздрев немедленно объявляет Чичикова фальшивомонетчиком, похитителем губернаторской дочки и шпионом. Эти слухи так расстроили прокурора, что тот умирает.
Теперь Павла Ивановича не принимают у губернатора. Ситуацию проясняет, явившийся к Чичикову в гостиницу, Ноздрев. Узнав, что чиновника обвиняют в подделке ассигнаций, не удавшемся похищении дочери губернатора, а также в смерти прокурора, Чичиков решает срочно бежать из города.
Мы узнаем историю главного героя. Чичиков из бедных дворян, его мать рано умерла, а отец часто болел. Он отвез маленького Павлушу учиться в город. Мальчик не блистал способностями, но окончил училище с наградой за прилежное поведение. С ранних лет он проявил талант изыскивать способы зарабатывания денег.
Едва Чичиков окончил училище, как отец умер, оставив Павлу копеечное наследство. Юноша рьяно взялся за службу, но без протекции смог лишь получить захудалое место. Однако Чичиков придумал хитрый план и посватался к некрасивой дочери начальника. Как только его назначили на хорошее место, жених сразу сделал вид, что ничего не обещал.
Поменяв несколько должностей, где потихоньку брал взятки, Павел Иванович устроился на таможню. Там он прослыл грозой контрабандистов. Когда начальство, убежденное в преданности своего сотрудника, предоставило Чичикову все полномочия, тот сговорился с контрабандистами. После нескольких афер Павел Иванович неслыханно разбогател. Однако по пьянке поссорился с одним из своих соучастников, который его и выдал правосудию. Чичиков все-таки удалось избежать тюрьмы, но от огромного состояния почти ничего не осталось.
Павел Иванович вновь начал зарабатывать деньги с низших должностей. Однажды Чичиков узнал, что в опекунский совет можно заложить мертвых крестьян, которые по ревизской сказке числятся еще живыми. Так у него появилась идея приобрести мертвые души.
И вот бричка Чичикова, запряженная тройкой лошадей, несется дальше.
Как известно, второй том своего произведения Гоголь сжег. Уцелели лишь некоторые черновики, по которым удалось восстановить часть глав.
Автор описывает великолепный пейзаж, который открывается с балкона помещика Андрея Ивановича Тентетникова, очень ленивого человека. Он с утра часа два протирает глаза, столько же времени сидит за чаем и пишет глобальный труд об устройстве России. Но который год не продвинулся в этом сочинении даже на страницу.
А начинал молодой человек вполне достойно, подавал большие надежды. Но когда его педагог умер, дальнейшее обучение вызвало у Тентетникова разочарование. Поступив на службу по протекции, Андрей Иванович поначалу хотел приносить пользу государству, но вскоре разочаровался и в службе. Вышел в отставку и вернулся в свое имение.
Однажды в его одиноком доме появляется Павел Иванович Чичиков и задерживается там некоторое время. Узнав о ссоре хозяина с соседом–генералом, дочь которого прочили Тентетникову в невесты, Чичиков вызывается уладить дело и едет к военному.
Павел Иванович знакомится с генералом и его дочерью, умудряется примирить старика с Тентетниковым и сочиняет небылицу о своем дядюшке, чтобы купить у генерала мертвые души…
На этом текст главы обрывается.
Чичиков едет к полковнику Кошкареву, но попадает совсем в другое поместье – к Петру Петровичу Петуху. Хлебосольный хозяин оказывается любителем поесть. Как раз к обеду приезжает его сосед Платон Михайлович Платонов – писаный красавец, изнывающий в деревне от скуки. У Чичикова возникает мысль взять Платона в свои странствия. Тот соглашается, но прежде требует ненадолго заехать в свое имение.
На следующий день герои выезжают в деревню, которая принадлежит зятю Платонова Константину Констанжогло. Это удивительно хозяйственный человек, имение которого процветает. Чичиков так впечатлен, что просит Констанжогло научить его уму-разуму и рассказать как успешно вести дела. Хозяин поместья советует Чичикову съездить к Кошкареву, а затем вернуться и пожить у него пару дней.
Кошкарева не без оснований считают сумасшедшим. Его деревня представляет собой повсеместную стройку. На новых, казенного вида домах красуются вывески вроде «Депо для сельхозорудий». Всякое дело у Кошкарева проходит через оформление множества бумаг. Даже овес лошадям нельзя выдать без целой кучи бюрократических разрешений.
Поняв, что купить мертвые души здесь не удастся из-за страшного беспорядка и бюрократии, Чичиков в раздражении возвращается к Констанжогло. За обедом хозяин делился опытом ведения хозяйства и рассказывает, как из любых отходов можно завести прибыльное дело. Разговор заходит и о богатейшем откупщике Муразове, начавшем с нуля, а теперь имеющем миллионное состояние. Чичиков отправляется спать с твердой решимостью купить имение и завести хозяйство как у Констанжогло. Он надеется приобрести соседнее поместье Хлобуева.
Чичиков, Платонов и Констанжогло идут к Хлобуеву, чтобы договориться о продаже имения. Деревня и хозяйский дом находятся в сильном запустении. Сговорились за 35 тысяч рублей. Затем поехали к Платонову, где Чичиков знакомится с его братом Василием. Выясняется, что у того неприятности – сосед Леницин захватил пустошь. Павел Иванович вызывается помочь в этой проблеме и переговорить с обидчиком. У Леницина Чичиков заводит свой фирменный разговор о покупке мертвых душ. Хозяин сомневается, но тут появляется его жена с годовалым сыном. Павел Иванович начинает играть с ребенком, и тот «помечает» новый фрак Чичикова. Чтобы замять неприятность, Леницин соглашается на сделку.
В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, – словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой. Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой.
Когда экипаж въехал на двор, господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему Богом покой. Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего. Наружный фасад гостиницы отвечал ее внутренности: она была очень длинна, в два этажа; нижний не был выщекатурен и оставался в темно-красных кирпичиках, еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих по себе; верхний был выкрашен вечною желтою краскою; внизу были лавочки с хомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою.
Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из белой кожи, несколько поистасканный, показывавший, что был не в первый раз в дороге. Чемодан внесли кучер Селифан, низенький человек в тулупчике, и лакей Петрушка, малый лет тридцати, в просторном подержанном сюртуке, как видно с барского плеча, малый немного суровый на взгляд, с очень крупными губами и носом. Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева с штучными выкладками из карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю бумагу жареная курица. Когда все это было внесено, кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устроиваться в маленькой передней, очень темной конурке, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом. В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может быть, так же замаслившимся, как блин, который удалось ему вытребовать у хозяина гостиницы.
Покамест слуги управлялись и возились, господин отправился в общую залу. Какие бывают эти общие залы – всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, – словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал. Подобная игра природы, впрочем, случается на разных исторических картинах, неизвестно в какое время, откуда и кем привезенных к нам в Россию, иной раз даже нашими вельможами, любителями искусства, накупившими их в Италии по совету везших их курьеров. Господин скинул с себя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку, какую женатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями, как закутываться, а холостым – наверное не могу сказать, кто делает, бог их знает, я никогда не носил таких косынок. Размотавши косынку, господин велел подать себе обед. Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам; покамест ему все это подавалось и разогретое, и просто холодное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор – о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода, и большой ли подлец их хозяин; на что половой, по обыкновению, отвечал: «О, большой, сударь, мошенник». Как в просвещенной Европе, так и в просвещенной России есть теперь весьма много почтенных людей, которые без того не могут покушать в трактире, чтоб не поговорить с слугою, а иногда даже забавно пошутить над ним. Впрочем, приезжий делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, – словом, не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии – повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство. В приемах своих господин имел что-то солидное и высмаркивался чрезвычайно громко. Неизвестно, как он это делал, но только нос его звучал, как труба. Это, по-видимому, совершенно невинное достоинство приобрело, однако ж, ему много уважения со стороны трактирного слуги, так что он всякий раз, когда слышал этот звук, встряхивал волосами, выпрямливался почтительнее и, нагнувши с вышины свою голову, спрашивал: не нужно ли чего? После обеда господин выкушал чашку кофею и сел на диван, подложивши себе за спину подушку, которую в русских трактирах вместо эластической шерсти набивают чем-то чрезвычайно похожим на кирпич и булыжник. Тут начал он зевать и приказал отвести себя в свой нумер, где, прилегши, заснул два часа. Отдохнувши, он написал на лоскутке бумажки, по просьбе трактирного слуги, чин, имя и фамилию для сообщения куда следует, в полицию. На бумажке половой, спускаясь с лестницы, прочитал по складам следующее: «Коллежский советник Павел Иванович Чичиков , помещик, по своим надобностям». Когда половой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским городам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных. Дома были в один, два и полтора этажа, с вечным мезонином, очень красивым, по мнению губернских архитекторов. Местами эти дома казались затерянными среди широкой, как поле, улицы и нескончаемых деревянных заборов; местами сбивались в кучу, и здесь было заметно более движения народа и живости. Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Федоров»; где нарисован был бильярд с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие в последнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими на воздухе антраша. Под всем этим было написано: «И вот заведение». Кое-где просто на улице стояли столы с орехами, мылом и пряниками, похожими на мыло; где харчевня с нарисованною толстою рыбою и воткнутою в нее вилкою. Чаще же всего заметно было потемневших двуглавых государственных орлов, которые теперь уже заменены лаконическою надписью: «Питейный дом». Мостовая везде была плоховата. Он заглянул и в городской сад, который состоял из тоненьких дерев, дурно принявшихся, с подпорками внизу, в виде треугольников, очень красиво выкрашенных зеленою масляною краскою. Впрочем, хотя эти деревца были не выше тростника, о них было сказано в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день», и что при этом «было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику». Расспросивши подробно будочника, куда можно пройти ближе, если понадобится, к собору, к присутственным местам, к губернатору, он отправился взглянуть на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошенько, посмотрел пристально на проходившую по деревянному тротуару даму недурной наружности, за которой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отправился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою. Накушавшись чаю, он уселся перед столом, велел подать себе свечу, вынул из кармана афишу, поднес ее к свече и стал читать, прищуря немного правый глаз. Впрочем, замечательного немного было в афишке: давалась драма г. Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору – девица Зяблова, прочие лица были и того менее замечательны; однако же он прочел их всех, добрался даже до цены партера и узнал, что афиша была напечатана в типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону: узнать, нет ли там чего-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза, свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что ни попадалось. День, кажется, был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку, как выражаются в иных местах обширного русского государства.
Чичиков - главный герой «Мертвых душ» Гоголя
Весь следующий день посвящен был визитам; приезжий отправился делать визиты всем городским сановникам. Был с почтением у губернатора, который, как оказалось, подобно Чичикову, был ни толст, ни тонок собой, имел на шее Анну, и поговаривали даже, что был представлен к звезде; впрочем, был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю. Потом отправился к вице-губернатору, потом был у прокурора, у председателя палаты, у полицеймейстера, у откупщика, у начальника над казенными фабриками… жаль, что несколько трудно упомнить всех сильных мира сего; но довольно сказать, что приезжий оказал необыкновенную деятельность насчет визитов: он явился даже засвидетельствовать почтение инспектору врачебной управы и городскому архитектору. И потом еще долго сидел в бричке, придумывая, кому бы еще отдать визит, да уж больше в городе не нашлось чиновников. В разговорах с сими властителями он очень искусно умел польстить каждому. Губернатору намекнул как-то вскользь, что в его губернию въезжаешь, как в рай, дороги везде бархатные, и что те правительства, которые назначают мудрых сановников, достойны большой похвалы. Полицеймейстеру сказал что-то очень лестное насчет городских будочников; а в разговорах с вице-губернатором и председателем палаты, которые были еще только статские советники, сказал даже ошибкою два раза: «ваше превосходительство», что очень им понравилось. Следствием этого было то, что губернатор сделал ему приглашение пожаловать к нему того же дня на домашнюю вечеринку, прочие чиновники тоже, с своей стороны, кто на обед, кто на бостончик, кто на чашку чаю.
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам. Вот все, что узнали в городе об этом новом лице, которое очень скоро не преминуло показать себя на губернаторской вечеринке. Приготовление к этой вечеринке заняло с лишком два часа времени, и здесь в приезжем оказалась такая внимательность к туалету, какой даже не везде видывано. После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом, взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, начав из-за ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо трактирного слуги. Потом надел перед зеркалом манишку, выщипнул вылезшие из носу два волоска и непосредственно за тем очутился во фраке брусничного цвета с искрой. Таким образом одевшись, покатился он в собственном экипаже по бесконечно широким улицам, озаренным тощим освещением из кое-где мелькавших окон. Впрочем, губернаторский дом был так освещен, хоть бы и для бала; коляска с фонарями, перед подъездом два жандарма, форейторские крики вдали – словом, всё как нужно. Вошедши в зал, Чичиков должен был на минуту зажмурить глаза, потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом. Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами. Насыщенные богатым летом, и без того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лапки, потереть ими у себя над головою, повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными эскадронами. Не успел Чичиков осмотреться, как уже был схвачен под руку губернатором, который представил его тут же губернаторше. Приезжий гость и тут не уронил себя: он сказал какой-то комплимент, весьма приличный для человека средних лет, имеющего чин не слишком большой и не слишком малый. Когда установившиеся пары танцующих притиснули всех к стене, он, заложивши руки назад, глядел на них минуты две очень внимательно. Многие дамы были хорошо одеты и по моде, другие оделись во что Бог послал в губернский город. Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге. Другой род мужчин составляли толстые или такие же, как Чичиков, то есть не так чтобы слишком толстые, однако ж и не тонкие. Эти, напротив того, косились и пятились от дам и посматривали только по сторонам, не расставлял ли где губернаторский слуга зеленого стола для виста. Лица у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки, кое-кто был и рябоват, волос они на голове не носили ни хохлами, ни буклями, ни на манер «черт меня побери», как говорят французы, – волосы у них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты лица больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы! толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат больше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слишком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в шкатулках благодать божия. У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь – и явился где-нибудь в конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька, потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый, послуживши Богу и государю, заслуживши всеобщее уважение, оставляет службу, перебирается и делается помещиком, славным русским барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет. А после него опять тоненькие наследники спускают, по русскому обычаю, на курьерских все отцовское добро. Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», – человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, – которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности. Тут же познакомился он с весьма обходительным и учтивым помещиком Маниловым и несколько неуклюжим на взгляд Собакевичем, который с первого раза ему наступил на ногу, сказавши: «Прошу прощения». Тут же ему всунули карту на вист, которую он принял с таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали уже до ужина. Все разговоры совершенно прекратились, как случается всегда, когда наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер был очень речист, но и тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время игры. Выходя с фигуры, он ударял по столу крепко рукою, приговаривая, если была дама: «Пошла, старая попадья!», если же король: «Пошел, тамбовский мужик!» А председатель приговаривал: «А я его по усам! А я ее по усам!» Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: «А! была не была, не с чего, так с бубен!» Или же просто восклицания: «черви! червоточина! пикенция!» или: «пикендрас! пичурущух пичура!» и даже просто: «пичук!» – названия, которыми перекрестили они масти в своем обществе. По окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий наш гость также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он спорил, а между тем приятно спорил. Никогда он не говорил: «вы пошли», но: «вы изволили пойти», «я имел честь покрыть вашу двойку» и тому подобное. Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противников, он всякий раз подносил им всем свою серебряную с финифтью табакерку, на дне которой заметили две фиалки, положенные туда для запаха. Внимание приезжего особенно заняли помещики Манилов и Собакевич , о которых было упомянуто выше. Он тотчас же осведомился о них, отозвавши тут же несколько в сторону председателя и почтмейстера. Несколько вопросов, им сделанных, показали в госте не только любознательность, но и основательность; ибо прежде всего расспросил он, сколько у каждого из них душ крестьян и в каком положении находятся их имения, а потом уже осведомился, как имя и отчество. В немного времени он совершенно успел очаровать их. Помещик Манилов, еще вовсе человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся, был от него без памяти. Он очень долго жал ему руку и просил убедительно сделать ему честь своим приездом в деревню, к которой, по его словам, было только пятнадцать верст от городской заставы. На что Чичиков с весьма вежливым наклонением головы и искренним пожатием руки отвечал, что он не только с большою охотою готов это исполнить, но даже почтет за священнейший долг. Собакевич тоже сказал несколько лаконически: «И ко мне прошу», – шаркнувши ногою, обутою в сапог такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время, когда и на Руси начинают выводиться богатыри.
На другой день Чичиков отправился на обед и вечер к полицеймейстеру, где с трех часов после обеда засели в вист и играли до двух часов ночи. Там, между прочим, он познакомился с помещиком Ноздревым , человеком лет тридцати, разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал говорить «ты». С полицеймейстером и прокурором Ноздрев тоже был на «ты» и обращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер и прокурор чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почти за всякою картою, с которой он ходил. На другой день Чичиков провел вечер у председателя палаты, который принимал гостей своих в халате, несколько замасленном, и в том числе двух каких-то дам. Потом был на вечере у вице-губернатора, на большом обеде у откупщика, на небольшом обеде у прокурора, который, впрочем, стоил большого; на закуске после обедни, данной городским главою, которая тоже стоила обеда. Словом, ни одного часа не приходилось ему оставаться дома, и в гостиницу приезжал он с тем только, чтобы заснуть. Приезжий во всем как-то умел найтиться и показал в себе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, – он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре – и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти, был очень порядочный человек. Все чиновники были довольны приездом нового лица. Губернатор об нем изъяснился, что он благонамеренный человек; прокурор – что он дельный человек; жандармский полковник говорил, что он ученый человек; председатель палаты – что он знающий и почтенный человек; полицеймейстер – что он почтенный и любезный человек; жена полицеймейстера – что он любезнейший и обходительнейший человек. Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» – и толкнула его ногою.
Такое мнение, весьма лестное для гостя, составилось о нем в городе, и оно держалось до тех пор, покамест одно странное свойство гостя и предприятие, или, как говорят в провинциях, пассаж, о котором читатель скоро узнает, не привело в совершенное недоумение почти всего города.
...Текст печатается по изданию:
Н. В. Гоголь , Собрание сочинений в семи томах, т. 5,
ИХЛ, М. 1967
В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, - словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, - сказал один другому, - вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» - «Доедет», - отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» - «В Казань не доедет», - отвечал другой. Этим разговор и кончился Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой.
Когда экипаж въехал на двор, господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, - весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галерее показывать ниспосланный ему богом покой. Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устроивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего. Наружный фасад гостиницы отвечал ее внутренности: она была очень длинна, в два этажа; нижний не был выщекатурен и оставался в темно-красных кирпичиках, еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих по себе; верхний был выкрашен вечною желтою краскою; внизу были лавочки с хомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою.
Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из белой кожи, несколько поистасканный, показывавший, что был не в первый раз в дороге. Чемодан внесли кучер Селифан, низенький человек в тулупчике, и лакей Петрушка, малый лет тридцати, в просторном подержанном сюртуке, как видно с барского плеча, малый немного суровый на взгляд, с очень крупными губами и носом. Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева с штучными выкладками из карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю бумагу жареная курица. Когда все это было внесено, кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устроиваться в маленькой передней, очень темной конурке, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом. В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может быть, так же замаслившимся, как блин, который удалось ему вытребовать у хозяина гостиницы.
Покамест слуги управлялись и возились, господин отправился в общую залу. Какие бывают эти общие залы - всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, - словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, какие читатель, верно, никогда не видывал. Подобная игра природы, впрочем, случается на разных исторических картинах, неизвестно в какое время, откуда и кем привезенных к нам в Россию, иной раз даже нашими вельможами, любителями искусств, накупившими их в Италии по совету везших их курьеров. Господин скинул с себя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку, какую женатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями, как закутываться, а холостым - наверное не могу сказать, кто делает, бог их знает, я никогда не носил таких косынок. Размотавши косынку, господин велел подать себе обед. Покамест ему подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам; покамест ему все это подавалось и разогретое, и просто холодное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор - о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода, и большой ли подлец их хозяин; на что половой, по обыкновению, отвечал: «О, большой, сударь, мошенник». Как в просвещенной Европе, так и в просвещенной России есть теперь весьма много почтенных людей, которые без того не могут покушать в трактире, чтоб не поговорить с слугою, а иногда даже забавно пошутить над ним. Впрочем, приезжий делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, - словом, не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии - повальных горячек, убийственных какие-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство. В приемах своих господин имел что-то солидное и высмаркивался чрезвычайно громко. Неизвестно, как он это делал, но только нос его звучал, как труба. Это, по-моему, совершенно невинное достоинство приобрело, однако ж, ему много уважения со стороны трактирного слуги, так что он всякий раз, когда слышал этот звук, встряхивал волосами, выпрямливался почтительнее и, нагнувши с вышины свою голову, спрашивал: не нужно ли чего? После обеда господин выкушал чашку кофею и сел на диван, подложивши себе за спину подушку, которую в русских трактирах вместо эластической шерсти набивают чем-то чрезвычайно похожим на кирпич и булыжник. Тут начал он зевать и приказал отвести себя в свой нумер, где, прилегши, заснул два часа. Отдохнувши, он написал на лоскутке бумажки, по просьбе трактирного слуги, чин, имя и фамилию для сообщения куда следует, в полицию. На бумажке половой, спускаясь с лестницы, прочитал по складам следующее: «Коллежский советник Павел Иванович Чичиков, помещик, по своим надобностям». Когд
МЕРТВЫЕ ДУШИ
В губернский город NNвъехала небольшая бричка с господином средних лет недурной наружности, не толстым, но и не тонким. Приезд не произвел никакого впечатления на обитателей города. Приезжий остановился в местном трактире. Во время обеда новый посетитель подробнейшим образом спрашивал у слуги, кто раньше содержал это заведение, а кто сейчас, много ли дохода и каков хозяин. Затем приезжий узнал, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, т. е. «не пропустил ни одного значительного чиновника».
Помимо городских властей, посетителя интересовали все крупные помещики, а также общее состояние края: не было ли эпидемий в губернии или повального голода. После обеда и продолжительного отдыха господин написал на бумажке чин, имя и фамилию для сообщения в полицию. Спускаясь с лестницы, половой прочитал: «Коллежский советник Павел Иванович Чичиков, помещик, по своим надобностям».
Следующий день Чичиков посвятил визитам всем городским чиновникам. Он засвидетельствовал свое почтение даже инспектору врачебной управы и городскому архитектору.
Павел Иванович показал себя неплохим психологом, поскольку практически в каждом доме оставил о себе самые благоприятные впечатления - «очень искусно умел польстить каждому». При этом о себе Чичиков говорить избегал, если же разговор переходил на его особу, он отделывался общими фразами и, несколько книжными оборотами. Приезжий стал получать приглашения в дома чиновников. Первым последовало приглашение к губернатору. Собираясь, Чичиков очень тщательно привел себя в порядок.
Во время приема гость города сумел показать себя искусным собеседником, он удачно сделал комплимент губернаторше.
Мужское общество разделилось на две части. Тонкие мужчины увивались за дамами и танцевали, а толстые в большинстве своем концентрировались у игральных столов. Чичиков присоединился к последним. Здесь он встретил большинство своих старых знакомых. Также Павел Иванович познакомился с богатыми помещиками Маниловым и Собакевичем, о которых тут же навел справки у председателя и почтмейстера. Чичиков быстро очаровал обоих и получил два приглашения пожаловать в гости.
На следующий день приезжий отправился к полицмейстеру, где с трех часов после обеда играли в вист до двух часов ночи. Там Чичиков познакомился с Ноздревым, «разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал говорить ты». По очереди Чичиков побывал у всех чиновников, и в городе о нем сложилось хорошее мнение. Он в любой ситуации мог показать в себе светского человека. О чем бы ни заходил разговор, Чичиков был способен его поддержать. Более того, «все это умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя».
Все были довольны приездом порядочного человека. Даже Собакевич, который вообще редко когда был доволен своим окружением, признал Павла Ивановича «преприятнейшим человеком». Это мнениев городе сохранялось до тех пор, пока одно странное обстоятельство не ввело обитателей города NNв недоумение.
